ОТ ОБРАЗА К БЕЗОБРАЗИЮ Заметки на полях Всероссийского совещания молодых писателей, Нижний Тагил, 2005 Жанр заметок на полях события позволяет нам свободно выходить за границы "основного текста", поэтому речь в статье пойдет не о самом Совещании, а о тех тенденциях, которые наблюдаются в молодой литературе уже достаточно длительный период. Оценивать их с точки зрения "хорошо-плохо" не получится: они реализуются в творчестве очень сложно и глубоко индивидуально. Принимать безоговорочно утверждения типа "такова современная поэзия (проза), настоящими классиками являются именно те, кому сейчас 20-30 лет" (кстати вспоминаются 37-летний камер-юнкер и 27-летний поручик)- - по меньшей мере наивно, если не безответственно. Оставлять без внимания происходящее в молодой литературе -- не получается, тем более, если ты педагог. Да и писатель все чаще в последнее время вздрагивает и оглядывается, как в старом анекдоте: "Где я? Кто здесь?" Я предлагаю посмотреть на ситуацию в молодой литературе с точки зрения системной науки, объединяющей в целое внутренний и внешний мир человека. Такой несколько отстраненный взгляд позволит избежать однозначной оценочности в суждениях и в то же время увидеть происходящее как некую закономерность, требующую выработки собственной четкой позиции -- художественной и (в качестве ее неизменной составляющей) нравственной. Литературное дело, как всякое ремесло высокой степени сложности, во избежание разрушения и упадка требует сохранения традиции. Но традиции не формальной, а духовной -- она определяется не в использовании конкретных приемов, не в следовании одному направлению и не в общепринятых речевых формулах. Истинно, глубоко понимаемая традиция в литературе -- по преимуществу нравственный вектор. Да, он некоторым образом ограничивает выбор средств и форм выражения, и в конечном счете воплощается узнаваемо -- но вместе с тем и оставляет максимально возможную степень творческой свободы каждому новому поколению литераторов. В чем же заключается эта духовная традиция? Истинных художников (я употребляю это слово в широком смысле) всегда и во всем привлекают два глобальных явления, лежащих в основе жизни: возникновение некой упорядоченности (формы, свойства, качества, характера, типа, идеи) из хаоса -- и возвращение ее обратно в хаос, разрушение, уничтожение. Каждый художник понимает или хотя бы чувствует интуитивно, что, выбирая предмет исследования, он одновременно и влияет на него: усиливает или ослабляет. Поэтому начально интуитивный выбор вектора разрушения или вектора созидания в конечном итоге всегда является нравственным и реализуется всеми доступными художественными средствами. Этот выбор воздействует на состояние и мироощущение самого художника буквально, напрямую. В свою очередь и мы, сопереживая или противопоставляя себя художнику, также совершаем нравственный выбор, изменяемся сами и реально влияем на происходящее вокруг. При современных возможностях тиражирования индивидуальное переживание легко вливается в коллективное и в результате представляет собой мощное психическое явление, изменяющее нашу жизнь в ту или иную сторону. В качестве иллюстрации тезиса приведем достаточно красноречивую ситуацию выбора, в которой оказался Достоевский (она описана в "Дневнике"). Писатель приводит две истории суицида. В первом молодая девушка написала перед смертью письмо -- манерное, надуманное, выдающее абсолютную пустоту ее души и всего существования. В случае неудачи она предлагала отпраздновать ее "воскресение" шампанским -- уход из жизни воспринимался как некое движение в пустоте, яркое пятно среди серых буден. И вторая история: молодая женщина выбросилась из окна, прижав к груди икону. В первом случае -- атеизм, доходящий до самоуничтожения, во втором -- тоже гибель, но -- с Богом в душе. Достоевский выбирает второй сюжет -- и пишет "Кроткую", ибо здесь трагедия намного глубже, а художественное разрешение ее поистине целительно. Первый случай -- исследование заведомой пустоты и распада -- писатель счел не просто менее важным, но -- я думаю -- более опасным духовно, в том числе и для самого себя. Высокая целесообразность данного выбора сегодня неочевидна: для нас это всего лишь два случая суицида, и большее внимание привлек бы первый. Он имеет и больше шансов стать объектом работы современного писателя. Достоевский традиционен в своем выборе, и это традиция сохранения жизни -- даже через смерть: тем более, через смерть. Казалось бы, прописные истины. Но их необходимо повторять, потому что без возвращения к "азбуке" сегодня вряд ли можно понять происходящее в молодой (и не очень) литературе, особенно в поэзии, наиболее чуткой, тонкой и хрупкой форме речи. Сегодня в молодой литературе назрел целый ряд проблем, в которых можно проследить общую тенденцию: происходит разрушение образа и разрастание того, что в русском языке очень точно называется "безобразие" -- отсутствие образа (как метаформы) и структуры, не-подобие некоему идеальному образцу, находящемуся в максимальной глубине нашего сознания. Образ -- основа изначальной цельности бытия и мировосприятия человека, психическая матрица, на основе которой возможно наиболее глубокое взаимопонимание, затрагивающее и ощущения, и эмоции, и мысли, и нравственные ориентиры автора и читателя. Образная речь требует наиболее полного переживания и четкого построения, и поэтическая интуиция в ней неотделима от знания законов речи. Если брать глобальный масштаб, единая система архетипических образов уже ушла, как Атлантида, в глубину нашего сознания, стала плотью и кровью, а сейчас происходит развитие индивидуальных образных систем, но принципы организации и структура этой загадочной конструкции остаются неизменными. Образ сворачивает информацию в целостный квант, способный реально воздействовать на психику человека. Это его свойство максимально широко используется в спекулятивных целях: коммерческая реклама, политические манипуляции и пр. Только художники слова, погруженные в свои необъятные внутренние Вселенные, упорно не замечают, что их главный инструмент, главное оружие в борьбе за выживание человека как индивидуума, как точки самосознания безграничного Космоса, уже давно используется против них. А в их руках остаются обломки, обрывки - цитаты (прости, Господи...). Конечно, само развитие образа мира, образа человека в глобальных циклах всегда связано с частичным его разрушением и восстановлением в новом качестве. Но разрушение высвобождает большое количество связанной прежде энергии, и потому имеет опасную силу инерции. Мы говорим об инерции только при движении под гору, в гору же ее не существует, наоборот, каждый последующий шаг связан с большей концентрацией сил, большей точностью движений, преодолением большего сопротивления среды. (В связи с этим вспоминается эпизод из телевизионного "Шоу рекордов Гиннесса": горнолыжник, потерявший равновесие в самом начале опасной трассы, кувыркаясь, летит прямо на каменные выступы. В падении он пролетает мимо своего товарища, который, не имея возможности помочь, кричит: "Пол, ты в порядке?") По каким критериям можно определить степень разрушения образа в поэзии? Попробую выстроить приблизительную иерархию проблематики. Первое: создание нового текста путем иронического переосмысления классических цитат. Результат нечасто получается веселым -- гораздо чаще он бывает просто прикольным (это когда не смешно, а так, забавненько). В чем же проблема? При прочтении таких стихотворений возникает не сопереживание, а гораздо более слабый и поверхностный эффект -- узнавание в необычном ракурсе знакомого объекта или даже просто слова. И все. Второе: идея стихотворения "сползает" в беспросветную бытовуху: кто сколько чего и на чьи деньги пьет, кто с кем как и за какую сумму спит. "А мне интересно!" -- говорит молодая поэтесса в ответ на искреннее недоумение мастера. (Конечно, и "Анну Каренину" можно прочитать с точки зрения "кто с кем спит", вот только на этом уровне произведение на редкость скучно и неинформативно). Так и хочется ответить юному дарованию стандартной американской фразой: "Девушка, это ваши проблемы". Но увы -- это уже проблемы наши, общие. В "бытовухе" полностью исчезает высокий смысл. Сама возможность его ставится под сомнение, тогда как поэзия по сути есть один из немногих способов запечатления и переживания именно высокого смысла человеческого существования, который является долгосрочной программой жизни. Как преодолеваются предельные ситуации, тяжелые испытания? При непосредственной романтизации, поэтизации происходящего: когда мы идем в горы, мы "забываем" про тяжеленный рюкзак, вечно сырые носки и прочие мелочи... Как изображаются в кино (настоящем, а не видеосводках с рабочего стола судмедэксперта) тяжелейшие трагедии? Пронзительный свет, делающий реальное почти призрачным, музыка, замедление движения, косвенные реалии и щадящие детали... Это -- образ трагедии, воздействующий гораздо сильнее, чем сама трагедия, которая способна разрушить психику человека или просто уничтожить его физически. Это возможность не только отстраниться от грубой материальности, но и подняться шаг за шагом к наиболее энергоемким слоям бытия и сознания. Те молодые поэты, которые ощущают высокий смысл своего занятия, зачастую не владеют приемами создания высокого смысла и беспомощно барахтаются в штампах. На учебу высокой степени сложности нужно время, и немалое. Если же (что бывает довольно редко) поэт практически от рождения обладает высоким ощущением, он подвергается колоссальным нагрузкам со стороны материальной реальности (катастрофически не совпадают внутренние установки и внешние впечатления) и неизбежному риску самоуничтожения. Примеры, к несчастью, у всех на виду. Но от этих судеб всегда остается свет -- непонятный и в то же время очевидный. Другие, кому высокий смысл не нужен (фатально недоступен?), смотрят на "романтиков" снисходительно и с презрением: у них своя, умудренная грязным бытовым опытом тусовка. О грязи говорят и бессмысленное обилие грубых физиологизмов (почему-то с непременным упоминанием фекалий и спермы), и ненормативная лексика -- зачастую в тех точках текста, где автор просто не нашел нужного слова. Один из таких молодых авторов заявлял, что для понимания его текстов необходимо знание всей мировой культуры. Думаю, даже после беглого, поверхностного изучения малой части мировой культуры желание читать его творения просто не возникнет. Ибо спекулятивное знание, знание "понаслышке", от которого во многом страдаем мы все, для жизни непригодно и интереса не вызывает. Третье: необратимо разрушается музыкальная основа стиха. Разговорный стиль поэтической речи требует соблюдения преимущественно обыденной (линейной) логики, обилие грубых слов или вообще нецензурщина разрушают цельность текста, делают его клиповым, рваным, перегруженным деталями. Уходит воздух, исчезает последний достоверный признак возможности высоты. Остаются формальные признаки: неровно синкопированная речь, кое-где рифма, написание текста столбиком -- хотя почему бы не приколоться и в строчку? Четвертое: становится угрожающе популярным открытое использование в молодой поэзии технологий нейролингвистического программирования. Оно неизбежно возникает там, где исчезает высота смысла. В плоскости обыденного весь тонкий инструментарий поэзии превращается в рабочий инструмент агрессивной спекуляции- - так же, как чистая мудрость предвиденья на бытовом уровне становится мутной ворожбой. В качестве приема НЛП работают и синкопирование, и клиповый стиль, и разрушение не просто образа, но и самого синтаксиса (не будем отвлекаться на спекулятивные технологии, это тема отдельного разговора). Такие тексты с виду перегружены смыслом -- но подобное завораживающее впечатление производят развалины, где всего много -- и ничто ни с чем не связано, все разорвано и скомкано. Искусство сопереживания превращается в инструмент управления. Но ведь это уже совершенно другое занятие! И, между прочим, очень агрессивное. Вот такая апокалиптическая картинка. И принципиально -- ни одного имени, поскольку статья задумана не как критическая: и без меня есть кому "тащить и не пущать". Это чистая аналитика, сводящая воедино силовые линии событий глобального масштаба. Да, развалины. Да, хаос. Да, это поколение наших детей. Следовательно, истоки проблемы -- в нас... Руководя Литературной мастерской в Челябинске уже 9-й год, я не однажды лоб в лоб сталкивалась с подобными проблемами, наблюдала их и во многих других литературных средах, и потому попробую предположить причины. Видимо, ослабление позиций традиционной поэтической школы объективно и связано в первую очередь с нарастающей раздробленностью сознания. Отсутствие цельности -- проблема не только информационная, она одновременно и энергетическая: и хотел бы несомненно способный молодой поэт добраться до высокого смысла, да не хватает силы. Куда лучше ворожить у подножия: основная нагрузка в таких стихах ложится на ритмическую основу, все остальное подбирается по мере эрудиции и(или) по степени эпатажа. Традиция строга, еще раз повторю, что это не форма, а внутренняя основа, стержень: реальное, физическое ощущение высоты и низости. Строгость постепенно утрачивается еще и потому, что легковерных подстерегают безграничные возможности Интернета: вчера написал, сегодня (или прямо вчера) "выставил" на сайт, обсудили и номинировали в электронной тусовке... Мерилом становится оценка тусовки. И пусть нас не завораживает ее географический размах: то же растекание лужицей по плоскости. Сгустила ли я краски? Честно старалась этого не делать. Хотя каждую подобную ситуацию в своей мастерской глубоко переживаю как поражение. И дело не во "взращивании поэтов", а в доминирующем мироощущении молодых, в масштабах подмены: перечисленные тенденции выдаются за позитивные и современные... В сознании разрушается модель преодоления предельных нагрузок, а именно -- умение выходить на высокие смыслы и уже по-иному осознавать реальность. Тусовщикам стоило бы призадуматься над этим всерьез. Или сменить название своему занятию. Разрушающие тенденции поддерживаются популярностью еще менее жизнеспособных моделей, подтачивающих устойчивую биполярность мира: я имею в виду слишком пристальное внимание к сексуальным меньшинствам. Да, это часть объективной реальности, и к ней нужно относиться с пониманием, но ведь именно та часть, которая по логике Природы не имеет никаких шансов на продолжение, -- разве что в виде разрастания в пространстве, подобно опухоли, захватывающей все новые и новые здоровые клетки. И в подобных моделях тоже проявляется мертвящий атеизм, замыкающий человека в его физических границах, отсекающий и прошлое, и будущее, выбрасывающий это звено из Природы в пустоту. Раньше у человека была одна модель бытия, единый образ мира, заложенный в нас Природой. Теперь в поле нашего зрения их множество, дело за малым -- выбрать жизнеспособные. То есть (возвращаемся к началу) художник несет прямую ответственность за свой художественный выбор, ибо этот выбор, безусловно, является нравственным (пригодным для жизни или губительным для нее). Будет ли следовать молодая литература традиции в ее нравственном выборе, преодолевать инерцию хаоса сознания и подниматься к высоким смыслам? Или предпочтет строить нечто пониже, чтобы даже на цыпочки не вставать? На эти вопросы отвечать ей самой. Но то, что делает Ассоциация писателей Урала (а с недавних пор подобные совещания стали ежегодными), -- общение, поддержка и воспитание в русле традиции -- переоценить трудно. Нина ЯГОДИНЦЕВА Челябинск   [an error occurred while processing this directive]