Татьяна Мосеева
(Москва)
Петр Попов (Москва)
Марианна Гейде (Москва)
Марина Шумакова (Челябинск)
Евгения Кузнецова (Москва)
Мария Ботева (Екатеринбург) из цикла рассказов "Теперь я расскажу"
Это было накануне, в то время, когда я собиралась покинуть студенческое общежитие и топать себе дальше по стране, по жизни. У нас там жила одна девчонка из небольшого городка соседней области, вы его, должно быть, проезжали, когда ехали на восток. Или на запад, кто куда ехал. Она жила на те деньги, которые ей присылали родители, зарабатывая на мясокомбинате в своем городе. Еще у них в городе есть хлебозавод, а больше ничего нет. У девчонки был парень, они друг друга любили, но постоянно почему-то ссорились. Во время таких ссор она особенно боялась, что беременна. И вот как-то была у них очередная ссора. Она ходила сама не своя плюс ко всему -- постоянное безденежье и безрезультатные попытки найти работу, да еще ее подруга недавно переехала из общежития, потому что родители купили ей квартиру. И подруга эта нашла работу с большой зарплатой. Но всё думала про тех, у кого зарплата в два раза больше, то есть, двадцать тысяч. А однокурснице этой девчонки, про которую я говорю, родители сняли квартиру, чтобы под ногами не мешалась, с отцом она там ссорилась. Но она в ней не жила почти, только ночевала, можно сказать, квартира простаивает. А в общежитии в то время был ремонт, закрыли душ, женские туалеты и умывалки, тоже женские. Все ходили в мужские туалеты, и девчонки, и парни. На полу известка, условия плохие. Ну и она (девчонка из общежития) думала, почему у одних много, а у других мало. Хватало огорчений, словом, еще и сессию сдала с тройками, считай, стипы не будет. И вот в такое время в общежитии ограбили три комнаты. Две вскрыли, а из третьей (открытой) вынесли два пейджера, кошелек с деньгами, фотоаппарат. Как раз эта, третья, комната была ее. Она только что пришла из банка, сняла деньги с книжки, ей родители прислали на месяц, вышла в туалет. А туалет мужской был далеко, в том конце коридора. Пока она там была, в комнату кто-то вошел, вытащил всё это и смотался. Она пошла у кого-то сигареты стрелять, хотя только что бросила, недели не прошло. Ей говорили, чтобы вызывала милицию, но она не хотела, тогда какой-то парень сам вызвал, со своего сотового. Через вахту никого чужого не пускали, только своих, и вот милицию еще, когда они приехали часа через полтора. Они там у нее измазали всю дверь - снимали пальчики, почему-то не нашли ничего, сказали, что и украденное вряд ли найдут. И говорят ей - можешь заявление даже не писать, она и не стала. Тогда нужно было писать подтверждение вызова, иначе деньги платить за ложный вызов, она написала. Но это оказалось не всё, тут же надо было написать, что от заведения дела она отказывается, потому что ущерб незначительный. Как незначительный, вы что, это деньги на целый месяц? Не знаю, может, кому-то полторы тысячи и незначительно, но если студент живет на них целый месяц, как написать, что незначительный? Да еще фотоаппарат с двумя пейджерами - своим и чужим. И тут у нее случилась истерика, она хохотала и говорила, что да, ущерб незначительный, родители целый месяц работали, это одна из их двух зарплат, конечно же, незначительный, ей теперь не на что жить, какая мелочь! Вдобавок ей еще надавали по щекам, чтобы успокоить. В это же время ее парень решил с ней помириться, хотел скинуть на пейджер свои извинения, так как в этот раз он был виноват, но ему сказали, что такого номера нет (она сразу же заблокировала), он испугался и тут же поехал к ней. Но его не пустили, потому что не пускали никого. Почему, спросил он, ему сказали, что ограбили одну девчонку, кого, спросил он, ему сказали, кого. Он как-то попал в общежитие, сказал, что тоже пойдет сдаст свои отпечатки, его пустили. И вот он видит такую картину: его девушка истерично смеется, а ее лупят по щекам. Надо сказать, после этого они помирились, он помог ей деньгами. А она через неделю после ограбления сидела в коридоре с девчонками и рассуждала, как так: у одних много, у других -- ничего? На что одна собеседница сказала: да потому что одни богатые, а другие бедные. И была права.
Выбор позиции более чем спонтанный. Ты залез сюда, чтобы оглядеться и высмотреть себе место получше, но оказалось, что это место и есть самое лучшее. Впереди, в темноте, находится возвышение. Зажегся свет, осветивший высокую мраморную кафедру, пришедшуюся тебе по грудь. Ты подошел к ней, поставил флажок на круглую железную подставку -- белый квадратный лоскуток тут же расправился и начал нервно подрагивать. Ты облизал указательный палец и, отведя руку от себя, указал им в небо. Затем положил на кафедру длинный тряпичный сверток и развернул его. Ловкие узловатые пальцы скользнули по блестящим частям чего-то большого и красивого. Вот одна из них прилажена к другой, они -- к третьей... Винтовка. С длинным тонким стволом. Свет стал ярче и осветил еще больше пространства вокруг. Грохнули со всех сторон аплодисменты. Два ряда подвешенных фонарей осветили расстояние далеко вперед. Завораживающая, сосущая глубина. Любоваться ей не мешает даже грохот рукоплесканий. Кое-кто ухмыляется, мол, как можно отсюда попасть в кольцо, а потом еще и разнести на кусочки яблоко, находящееся на голове твоего сына. Сына снайпера. Но техническая сторона тебя беспокоит меньше всего... Ты вытягиваешь правую руку прямо перед собой ладонью вверх и кладешь на нее темно-коричневый приклад, постепенно переходящий в ствол, заканчивающийся далеко за спиной едва заметной мушкой. Подходят двое. Это контролеры. Они устанавливают на винтовку оптический прицел. Они должны контролировать снайпера, чтобы он намеренно не выстрелил в молоко -- облака, проплывающие на светло-синем фоне. Для этого один из контролеров крепко фиксирует ружье так, чтобы снайпер не дернул руку в сторону, якобы случайно, для промаха. Второй же, глядя в прицел, так же крепко сжимает руку стрелка, оставляя лишь небольшой зазор для движения: ровно настолько, чтобы попасть либо в яблоко, либо в сына. Третьего не предусмотрено. И вот контролеры установили оптимальное положение винтовки по отношению к руке снайпера. Ты внутренне напрягся, не выказав этого внешне. Однако это состояние все равно передалось зрителям: если бы кто-то посторонний взглянул сейчас на лицо любого из них, он увидел бы, как безобразно искажаются черты этого человека, стремясь стать сходными с чертами лица снайпера. Но нет колебания ни в одном мускуле -- стрелок преисполнен решимости. Вот большой палец левой руки лег на изгиб курка и уперся в него. Началось медленное и мягкое давление. Зрачки сузились до еле различимых точек. -- Есть!! -- кричит судья. Он видит в бинокль, как его помощники поднимают с земли кусочки яблока и тут же запихивают их в рот, одновременно приводя в чувство шокированного мальчика. Отец не поворачивается, не интересуется исходом -- знает все наперед. Он надламывает ружье, вынимает золотой девственно чистый патрон и любуется им, вертя на солнце, пробившемся прямым лучом сквозь груду облаков сразу же после крика судьи. Снайпер поднес патрон ко рту, поцеловал его и положил в нагрудный карман. Поближе к сердцу. (Пафос. Триумф. Занавес) [an error occurred while processing this directive] |