Расуль ЯГУДИН
НА ЗАДВОРКАХ ВСЕЛЕННОЙ

Природа -- более мачеха, чем мать --
бросила человека в жизнь с нагим телом,
слабым, ничтожным,
с душой, которую тревожат заботы,
страшит робость, увлекают страсти,
но в которой, между тем, хотя и полузадушенная,
всегда остается Божественная искра рассудка и гения.

Августин Блаженный

Ну, вот и закончился короткий, длинною едва ли не в одну человеческую жизнь, век фантастики, отечественной и всемирной, блеснувшей на литературном небосводе бурного двадцатого века хвостатой падающей звездой.

Что, в принципе, не трагедия, поскольку, слава Аллаху, Всемилостивому и Милосердному, смерть фантастики -- это все-таки не смерть человечества, а на дворе уже в самом разгаре не двадцатый, а двадцать первый век, и очень многое: хорошее и плохое, принадлежавшее веку двадцатому, кануло в прошлое вместе с ним. Включая великую фантастику, великую революцию, великое киноискусство и, надеюсь, Великую Отечественную войну.

Ну, что тут скажешь, цитируя классика? Давайте скажем "аминь!"¹

В конце концов, литература вечна, она существует с пещерных времен, а фантастика как жанр, в основном, пришла в нашу жизнь вместе с двадцатым веков, являясь ее закономерным порождением -- порождением совершенно ураганного (не побоимся честных правдивых слов) развития научно-технического прогресса, и она тоже наконец-то слегка унялась теперь, когда слегка унялись наука и техника в полном соответствии с гениальным предвидением Эдгара По еще во времена их зарождающейся зари: "Что касается прогресса, то от него одно время просто житья не было, но потом он как-то рассосался".

А пока не было энтээра², не было и фантастики -- не было, и все тут, вопреки всем отчаянным потугам наиболее отмороженных кэлээфовцев³ доказать противоположное, зачем-то упоминая в этой связи Лавкрафта как лучшего друга физкультурников и отца фантастов -- увы, увы!, в действительности все было совсем не так, и первые простенькие фантастические произведения вышли лишь из-под пера Жюля Верна как зеркала тогдашней эпохи с ее первыми механизмами и первыми воздушными шарами.

Из чего вообще-то следует грустный вывод, что основная функция фантастики всегда была вспомогательной, призванной обслуживать науку и технику, как служебные части речи, неспособные самостоятельно -- без самостоятельных частей речи -- существовать.

Вот и обслужила. Пора и честь знать, госпожа фантастика, наша фирма с прискорбием извещает, что более не нуждается в Ваших услугах, ничего не поделаешь, таковы акульи законы капитализма, it's business, my friend! Так оно и бывает, когда ставишь своей целью прислуживание, и не случилось бы с фантастикой того, что случилось, если бы сущностью ее (как сущностью настоящей, Большой Литературы) было не прислуживание горстке окололитературных диктаторов из издательства АСТ и журнальчика "Если", а Служение!
Человечеству и Богу!

В литературе и искусстве же, независимо от жанра, форма служения Человечеству и Богу пока что, будем выражаться технически, изобретена лишь одна -- катарсис! Это все, что могли, могут и в обозримом будущем будут мочь сделать для Человечества и Бога литература и искусство.

Самое интересное, что ответа на вопрос "что такое катарсис?", вообще-то, нет до сих пор, никто в точности не знает, что это такое, исчерпывающего научного определения, которое было бы однозначно принято всеми, так никому и не удалось сформулировать, и даже я при всем своем несомненном самомнении, такую смелость на себя не возьму, могу лишь попытаться объяснить на пальцах или по складам -- катарсис считается достигнутым, если человек к моменту, когда заканчивает читать книгу или, например, смотреть театральную постановку, уже стал добрее, чище, духовно выше, благороднее -- человечнее, чем в момент, когда он только открыл первую страницу или вошел театральный зал.

Нравственное очищение читателя или зрителя, его духовное возвышение, приближение к гуманистическим Божественным и общечеловеческим идеалам -- вот, что такое катарсис в очень-очень примитивизированной и вульгарной, или как сейчас принято говорить, некорректной формулировке.

Однако, корректно или некорректно, данная формулировка в общем и целом вполне отражает существо понятия <катарсис>, и чтоб уж совсем не погрязнуть в ложной скромности, я даже позволю себе изречь афоризм собственного приготовления (теперь можете меня цитировать... с соблюдением федерального Закона об авторском и смежных правах): Катарсис -- единственное, что отличает искусство от порнографии.

От любой порнографии, во всех смыслах, во всех формах и во всех видах -- в виде нынешней фантастики в том числе, в которой катарсисом давно уже и не пахнет, в которой вместо катарсиса сплошные буковки и запятые, и это после впечатляющих достижений жанра в стародавние прошловековые времена, когда фантастика чуть было не заняла действительно достойное место в Большой Литературе благодаря настоящим прорывам, которых добились, как ни странно, именно наши с вами соотечественники и почти соотечественники: авторы социалистического лагеря, тем самым уже тогда с блеском опровергнув все диссидентские стенания по поводу всеобъемлющего засилья цензуры и всеобъемлющего ущемления свободы слова и плоти.

Причем, успех коммунистической (в первую очередь, советской) фантастики совсем не противоречит логике и естественному ходу истории, поскольку именно коммунистическая идеология, случайно или нет, в двадцатом веке наиболее активно исповедовала древние гуманистические идеалы человечества, и советский так называемый Главлит (не имевший с цензурой ничего общего, не надо, господа, не надо!) очень жестко стоял на страже этих идеалов, не пропуская в печать и к потребителю зловонную бесчеловечную муть, ныне заполонившую книжные прилавки всего постсоветского пространства: как и всего остального мира, наверное.

Так что совсем не следует удивляться, что после первых успехов жанра на европейской литплощадке XIX века в фантастику нового, гораздо более высокого, истинно профессионального уровня удалось вдохнуть жизнь именно в СССР -- в первую очередь, единоличными усилиями Александра Беляева.

Именно он совершил первый знаковый прорыв в теме, добившись переворота в сознании читателей, редакторов и высшего литературного руководства страны и мира, изменив их отношение к фантастике от презрительно-равнодушного к уважительно-заинтересованному и в конечном итоге обеспечив базу для массированного в дальнейшем продвижения жанра в широкие читательские круги -- такое было возможно только в Советском Союзе по причине абсолютного совпадения его официальной государственной идеологии с основными характеристиками катарсиса.

Ни во Франции, ни в Англии этого не произошло и не могло произойти из-за неумолимых волчьих капиталистических нравов, противоречащих всему человеческому, всему светлому, чистому и святому, несмотря на гораздо более ранние во времени несомненные достижения Жюля Верна и Герберта Уэллса, которые, тем не менее, свою историческую сверхзадачу тоже выполнили: четко и жестко обозначили для фантастики наиболее перспективный и выигрышный путь развития -- путь к катарсису, пусть даже вопреки техногенности, путь к душе читателя, путь к состраданию и сопереживанию, путь к высокому нравственному и духовному заряду в фантастических произведениях, путь к тому, к чему человечество уже миллионы лет идет из дикости, бездушия и животной злобы, путь к Служению высоким идеалам человечности.
То есть путь к тому, ради чего, вообще, живет Литература.
Когда она есть, разумеется.

Фашистская Германия-то, вон, не породила и не явила миру ни одного писателя, неважно, фантаста или нет, или музыканта, или живописца etc. -- какой там мог быть, на хрен, катарсис, когда там были сплошные концлагеря, сплошные кровавые вакханалии и сплошные языческо-сатанинские пляски с факелами вокруг книжных костров... совсем как в российской и всемирной фантастике сейчас.

В связи с чем схожий с судьбой фашистской Германии финал ее уже очень близок и совершенно неизбежен, хотя еще живы (и дай им Бог прожить еще не меньше, чем прожито!) последние из титанов, когда-то вставших во главе второго и, к сожалению, как теперь выяснилось, последнего мощного прорыва в жанре -- Борис Стругацкий, например.

Мы все к ним просто привыкли и потому пока не осознаем исторического значения этих фигур, а меж тем братья Стругацкие, Станислав Лем и еще несколько гениев коммунистической (не побоимся, опять же, честных правдивых слов) фантастики -- и есть тот легендарный кружок апостолов жанра, который когда-то сумел вполне в советском духе сохранить и приумножить фантастический (в данном редком случае в прямом, а не в переносном смысле) духовный капитал социалистического лагеря, дать фантастике новое дыхание, новый импульс, придать ей новое ускорение - благодаря высокому нравственному и гуманистическому потенциалу своих произведений. <Трудно быть богом> (даже при некоторой агитпроповской ходульности и упрощенности положительных персонажей... вполне позволительных для субжанра коммунистической утопии) и "Возвращение со звезд" -- вещи, равных которым пока никто не написал... вернее, может, кто-то и написал, но мы об этом уже никогда не узнаем, поскольку произведения такого уровня и такого нравственного заряда уже никто не опубликует и не издаст -- слишком уж не те стали в нынешней российской и всемирной фантастике тенденции, критерии и вкусы... после того, как наша дорогая, горячо любимая перестройка наконец-то преподнесла нам, как на блюдечке, полнейшее и неожиданное, на хрен, раскрепощение слова и плоти.

Что для фантастики стало смертью. Смертью после, как принято выражаться, тяжелой и продолжительной болезни, начавшейся в конце 80-х годов, когда капитализм открыл шлюзы для всякого и всяческого дерьма во всех сферах жизни, и литература не оказалась исключением, но если поэзия и высокая проза сумели достойно выдержать этот удар, сохранить лицо, не посрамить честь флага и не погрязнуть в мерзости, то фантастика ушла в глубокий нокаут, из которого ей, как теперь уже стало очевидным, никогда не подняться.

Что на первый взгляд выглядит совершенно необъяснимым, поскольку если в странах загнивающего капитализма фантастика наряду с дамскими романами и порнушкой всегда занимала очень скромное место дешевого бульварного чтива для домохозяек и коммивояжеров, то на громадных территориях бывшего Советского Союза ей, в прошлом действительно всенародно любимому жанру, был предоставлен Богом и Историей воистину небывалый шанс -- шанс на третий, теперь уже однозначно стратегический прорыв. И все, что тогда, на острие эпох, требовалось от кэлээфа, в одночасье получившего в полное свое распоряжение широчайшие возможности бывших советских издательств, это вспомнить и хорошенько намотать на ус здравую рекомендацию одного из эпизодических персонажей Максима Горького: "Никита, Бога не забывай!"

Именно этого кэлээф и не сделал, лишний раз продемонстрировав миру гнилость и ублюдочность пресловутого человеческого фактора, всегда способного угробить на корню самые многообещающие возможности и самые эпохальные перспективы.

Так и произошло -- лидеры движения, едва подсев на хлебные должности в издательствах и безграничную жилу коммерческой беллетристики, тут же уверовали в собственную гениальность и непогрешимость, преисполнились чувством собственной значительности и гордости за собственные неоценимые заслуги, возжелали почета, славы, лавров, аплодисментов и фанфар, потребовали уважения и преклонения окружающих и... в результате начали отбирать для публикации произведения не по принципу художественных достоинств, а по принципу личной верноподданнической преданности авторов лично им, новым хозяевам фантастической жизни, и вот таким, на протяжении тысячелетий многократно проверенным успешным способом довольно быстро сползли в банальные нравы восточных сатрапов времен рождества Христова, французских королей времен первых революционных ситуаций и партийных бонз времен заката социалистического строительства. А то, что именно эти нравы-то и служили всегда в истории первейшей и главнейшей причиной крушения несокрушимых, казалось бы, государственных строев, политических систем и финансовых империй, им было то ли невдомек, то ли до фонаря.

Результат оказался катастрофический -- кэлээфовские холуи помельче рангом охотно приняли вполне привычные и знакомые еще с советских времен правила игры, охотно ударились во внутрикэлээфовские интриги и, потакая капризам и симптомам бреда величия новых безграничных властителей книжного мира, сменивших на этом вдохновляющем месте третьих секретарей обкомов КПСС, вполне добровольно установили такую систему внутренних взаимоотношений, при которой публикации и издание книг нужно было не заслужить трудом и талантом, а выклянчить или завоевать путем многоходовых комбинаций, подпаивания всех, кого только можно подпоить и подсиживания всех, кого только можно подсидеть.

Прозорливых, ответственных и мужественных личностей, которые смогли бы предвидеть близкий и совершенно обвальный крах жанра, неравнодушных к его судьбе и способных встать стеной на пути очередных комиссаров очередной партийной организации и очередной партийной литературы, в кэлээфе не нашлось.

Финал закономерен в русле древней, как мир, истины: люди, обладающие даром интриганства, НИКОГДА не обладают даром творчества, никогда не обладают способностью создать произведение высокого нравственного содержания, то есть -- холуям, лакеям и прохвостам не по силам достичь катарсиса, и по состоянию дел на сегодняшний день из всех фантастов мира и страны катарсиса в своем творчестве стараются достичь и достигают лишь члены творческой группы "Фантастика Башкортостана" -- далеко не первый и, уверен, далеко не последний в истории всемирной литературы случай, когда литературная столица мира перемещается в российскую глубинку.

Но от Уфы до Бога высоко, до издательств далеко, вот и заполонила прилавки магазинов та самая безыдейная писанина, о которой нас предупреждала еще газета "Правда" в пору своего могущества и расцвета, все правильно, все логично -- настоящий писатель всегда обладает гордостью и никогда не склонен к лизоблюдству, потому-то и канули в неизвестность несколько действительно интересных авторов (в том числе единственный в ту пору реально перспективный уфимский фантаст Андрей Борецкий), опубликованных в первых сборниках фантастики нового времени еще в те сумбурные годы, потому-то ныне и прет на нас сплошных вонючим потоком скучнейшая серость, ничего не дающая сердцу и уму, полностью лишенная катарсиса, и единственный эпизод в нынешней фантастике, который действительно достиг катарсиса на хорошем, добротном уровне, представляет из себя, к сожалению, лишь нагло слямзенный и в ухудшенном и растянутом виде всунутый Сергеем Лукьяненко в его повесть (пышно поименованную "романом") "Рыцари сорока островов" блокадный дневник ленинградской школьницы Тани Савичевой, что, следует признать, имеет как минимум некоторое популяризаторское значение -- и на том спасибо.

Вот этим мы, любители настоящей фантастики, нынче и пробавляемся - читаем навязываемую нам узким кругом страшно далеких от народа центровых кэлээфовцев лабуду и говорим "спасибо" за более-менее удачные ремейки из прошлого. Поскольку больше благодарить не за что, и совершенно нет оснований удивляться ни тому, что в любом книжном магазине, куда ни зайди, возле всех стеллажей, включая стеллажи с поэзией, всегда столпотворение и только возле стеллажей с фантастикой никогда никого, кроме иногда меня, ни тому, что на старейшем фестивале кэлээфа "Аэлита" в Екатеринбурге, в прошлом собиравшем тысячи участников со всего СССР, не исключая Прибалтику, Среднюю Азию и Дальний Восток, не говоря уж о всяких там украинах, в последние годы участников набирается сотни две, и даже мощный прошлогодний десант питерского кэлээфа на единственный все еще массовый и при этом имеющий некоторое отдаленное отношение к фантастике фестиваль ролевых игр "Зилант" в Казани с очевидной целью изучить возможности рекрутирования на этой обширной человеческой базе новых апологетов жанра никакого положительного результата не дал.

И не мог дать, поскольку питерский кэлээф в данном случае повторил ошибку замечательного персонажа Леонида Соловьева в его "Повести о Ходже Насретдине" -- выбрал, образно выражаясь, не тех собеседников -- "кувшин и туманного старика"...
вместо Бога.

Не апологетов ведь надо искать, а думать о Прекрасном, стремиться к Прекрасному, всеми силами утверждать, продвигать или, как сейчас выражаются, промоутировать идеалы Прекрасного, и тогда апологеты и фанаты появятся сами собой.

Поскольку тяга человека к Прекрасному неистребима, и в какой бы мерзости, подлости, грязи и разврате он ни утопал, в недрах его души всегда горит искра Божьего огня, освещающего путь к доброте, благородству, чистоте и величию помыслов и стремлений, к Прекрасному. А у нас в литературе Прекрасное называется катарсисом, и только та литература, которая отвечает самым лучшим и светлым чаяниям человека, независимо от жанра, будь она хоть трижды обозвана фантастикой или дамским романом ("Воскресенье", вообще-то, ведь тоже дамский роман!) имеет шансы на настоящий успех.
Ибо человек -- не зверь!

Ибо, обращаясь к литературе и искусству, ищет он в них созвучия живущей, пульсирующей в глубине души его древней, генетически унаследованной жажде справедливости и добра, трепетному стремлению к Свету.

И лишь при условии, что душа российской фантастики, опять же образно выражаясь, повернется лицом к душе человека, если сможет она зазвучать в унисон и в резонанс с душой человека, былая слава и доблесть жанра получит -- теперь выражаясь поэтически, в рифму -- шанс на ренессанс, еще один единственный и воистину окончательный и последний шанс -- ведь не более полушага осталось фантастике до полного провала, полной утраты всех позиций в литературе, полного устранения из активной духовной жизни страны и общества и стремительного, неизбежного, безнадежного падения в сегмент дешевого чтива, где она, с ее никчемными космическими "стрелялками" в духе Гарри Гаррисона, с ее нудными бухгалтерскими описаниями "иных миров" в духе Толкиена и с ее бессмысленной скучной клоунадой в духе капитана Джека Воробья займет достойное и однозначно заслуженное место в дощатых деревенских туалетах (в городских-то туалетах имеются телевизоры и туалетная бумага, там есть чем поразвлечься и чем подтереться) среди "анжелик" и "эммануэлей" (коих я видел в сортирах башкирских аулов собственными глазами!) на самых-самых задворках литературной вселенной, куда ее радостными объединенными усилиями под чутким настойчивым руководством наиболее одиозных фигур все сталкивает и сталкивает пришедший к власти кэлээф и где, судя по всем признакам, ей при самом лучшем раскладе -- если выживет! -- суждено использоваться не предусмотренным фантазией фантастов образом вплоть до Страшного Суда.

Скажем "аллилуйя"!