



|
Челябинский глобус: Расуль Ягудин. На задворках Вселенной

Природа -- более мачеха, чем мать --
бросила человека в жизнь с нагим телом,
слабым, ничтожным,
с душой, которую тревожат заботы,
страшит робость, увлекают страсти,
но в которой, между тем, хотя и полузадушенная,
всегда остается Божественная искра рассудка и гения.
Августин Блаженный
Ну, вот и закончился короткий, длинною едва ли не в одну человеческую жизнь, век фантастики,
отечественной и всемирной, блеснувшей на литературном небосводе бурного двадцатого века
хвостатой падающей звездой.
Что, в принципе, не трагедия, поскольку, слава Аллаху, Всемилостивому и Милосердному,
смерть фантастики -- это все-таки не смерть человечества, а на дворе уже в самом разгаре
не двадцатый, а двадцать первый век, и очень многое: хорошее и плохое, принадлежавшее
веку двадцатому, кануло в прошлое вместе с ним. Включая великую фантастику, великую революцию,
великое киноискусство и, надеюсь, Великую Отечественную войну.
Ну, что тут скажешь, цитируя классика? Давайте скажем "аминь!"1
В конце концов, литература вечна, она существует с пещерных времен, а фантастика как
жанр, в основном, пришла в нашу жизнь вместе с двадцатым веков, являясь ее закономерным
порождением -- порождением совершенно ураганного (не побоимся честных правдивых слов)
развития научно-технического прогресса, и она тоже наконец-то слегка унялась теперь, когда
слегка унялись наука и техника в полном соответствии с гениальным предвидением Эдгара
По еще во времена их зарождающейся зари: "Что касается прогресса, то от него
одно время просто житья не было, но потом он как-то рассосался".
А пока не было энтээра2,
не было и фантастики -- не было, и все тут, вопреки всем отчаянным потугам наиболее отмороженных
кэлээфовцев3 доказать
противоположное, зачем-то упоминая в этой связи Лавкрафта как лучшего друга физкультурников
и отца фантастов -- увы, увы!, в действительности все было совсем не так, и первые простенькие
фантастические произведения вышли лишь из-под пера Жюля Верна как зеркала тогдашней эпохи
с ее первыми механизмами и первыми воздушными шарами.
Из чего вообще-то следует грустный вывод, что основная функция фантастики всегда была
вспомогательной, призванной обслуживать науку и технику, как служебные части речи, неспособные
самостоятельно -- без самостоятельных частей речи -- существовать.
Вот и обслужила. Пора и честь знать, госпожа фантастика, наша фирма с прискорбием
извещает, что более не нуждается в Ваших услугах, ничего не поделаешь, таковы акульи законы
капитализма, it's business, my friend! Так оно и бывает, когда ставишь своей целью прислуживание,
и не случилось бы с фантастикой того, что случилось, если бы сущностью ее (как сущностью
настоящей, Большой Литературы) было не прислуживание горстке окололитературных диктаторов
из издательства АСТ и журнальчика "Если", а Служение!
Человечеству и Богу!
В литературе и искусстве же, независимо от жанра, форма служения Человечеству и Богу
пока что, будем выражаться технически, изобретена лишь одна -- катарсис!
Это все, что могли, могут и в обозримом будущем будут мочь сделать для Человечества и
Бога литература и искусство.
Самое интересное, что ответа на вопрос "что такое катарсис?", вообще-то, нет до сих
пор, никто в точности не знает, что это такое, исчерпывающего научного определения, которое
было бы однозначно принято всеми, так никому и не удалось сформулировать, и даже я при
всем своем несомненном самомнении, такую смелость на себя не возьму, могу лишь попытаться
объяснить на пальцах или по складам -- катарсис считается достигнутым, если человек к
моменту, когда заканчивает читать книгу или, например, смотреть театральную постановку,
уже стал добрее, чище, духовно выше, благороднее -- человечнее, чем в
момент, когда он только открыл первую страницу или вошел театральный зал.
Нравственное очищение читателя или зрителя, его духовное возвышение, приближение к
гуманистическим Божественным и общечеловеческим идеалам -- вот, что такое катарсис в очень-очень
примитивизированной и вульгарной, или как сейчас принято говорить, некорректной формулировке.
Однако, корректно или некорректно, данная формулировка в общем и целом вполне отражает
существо понятия <катарсис>, и чтоб уж совсем не погрязнуть в ложной скромности, я даже
позволю себе изречь афоризм собственного приготовления (теперь можете меня цитировать...
с соблюдением федерального Закона об авторском и смежных правах): Катарсис
-- единственное, что отличает искусство от порнографии.
От любой порнографии, во всех смыслах, во всех формах и во всех видах -- в виде нынешней
фантастики в том числе, в которой катарсисом давно уже и не пахнет, в которой вместо катарсиса
сплошные буковки и запятые, и это после впечатляющих достижений жанра в стародавние прошловековые
времена, когда фантастика чуть было не заняла действительно достойное место в Большой
Литературе благодаря настоящим прорывам, которых добились, как ни странно, именно наши
с вами соотечественники и почти соотечественники: авторы социалистического лагеря, тем
самым уже тогда с блеском опровергнув все диссидентские стенания по поводу всеобъемлющего
засилья цензуры и всеобъемлющего ущемления свободы слова и плоти.
Причем, успех коммунистической
(в первую очередь, советской) фантастики совсем не противоречит логике и естественному
ходу истории, поскольку именно коммунистическая идеология, случайно или нет, в двадцатом
веке наиболее активно исповедовала древние гуманистические идеалы человечества, и советский
так называемый Главлит (не имевший с цензурой ничего общего, не надо, господа, не надо!)
очень жестко стоял на страже этих идеалов, не пропуская в печать и к потребителю зловонную
бесчеловечную муть, ныне заполонившую книжные прилавки всего постсоветского пространства:
как и всего остального мира, наверное.
Так что совсем не следует удивляться, что после первых успехов жанра на европейской
литплощадке XIX века в фантастику нового, гораздо более высокого, истинно профессионального
уровня удалось вдохнуть жизнь именно в СССР -- в первую очередь, единоличными усилиями
Александра Беляева.
Именно он совершил первый знаковый прорыв в теме, добившись переворота в сознании
читателей, редакторов и высшего литературного руководства страны и мира, изменив их отношение
к фантастике от презрительно-равнодушного к уважительно-заинтересованному и в конечном
итоге обеспечив базу для массированного в дальнейшем продвижения жанра в широкие читательские
круги -- такое было возможно только в Советском Союзе по причине абсолютного совпадения
его официальной государственной идеологии с основными характеристиками катарсиса.
Ни во Франции, ни в Англии этого не произошло и не могло произойти из-за неумолимых
волчьих капиталистических нравов, противоречащих всему человеческому, всему светлому,
чистому и святому, несмотря на гораздо более ранние во времени несомненные достижения
Жюля Верна и Герберта Уэллса, которые, тем не менее, свою историческую сверхзадачу тоже
выполнили: четко и жестко обозначили для фантастики наиболее перспективный и выигрышный
путь развития -- путь к катарсису, пусть даже вопреки техногенности, путь к душе читателя,
путь к состраданию и сопереживанию, путь к высокому нравственному и духовному заряду в
фантастических произведениях, путь к тому, к чему человечество уже миллионы лет идет из
дикости, бездушия и животной злобы, путь к Служению высоким идеалам человечности.
То есть
путь к тому, ради чего, вообще, живет Литература.
Когда она есть, разумеется.
Фашистская Германия-то, вон, не породила и не явила миру ни
одного писателя, неважно, фантаста или нет, или музыканта, или живописца etc. -- какой
там мог быть, на хрен, катарсис, когда там были сплошные концлагеря, сплошные кровавые
вакханалии и сплошные языческо-сатанинские пляски с факелами вокруг книжных костров...
совсем как в российской и всемирной фантастике сейчас.
В связи с чем схожий с судьбой фашистской Германии финал ее уже очень близок и совершенно
неизбежен, хотя еще живы (и дай им Бог прожить еще не меньше, чем прожито!) последние
из титанов, когда-то вставших во главе второго и, к сожалению, как теперь выяснилось,
последнего мощного прорыва в жанре -- Борис Стругацкий, например.
Мы все к ним просто привыкли и потому пока не осознаем исторического значения этих
фигур, а меж тем братья Стругацкие, Станислав Лем и еще несколько гениев коммунистической
(не побоимся, опять же, честных правдивых слов) фантастики -- и есть тот легендарный кружок
апостолов жанра, который когда-то сумел вполне в советском духе сохранить и приумножить
фантастический (в данном редком случае в прямом, а не в переносном смысле) духовный капитал
социалистического лагеря, дать фантастике новое дыхание, новый импульс, придать ей новое
ускорение - благодаря высокому нравственному и гуманистическому потенциалу своих произведений.
<Трудно быть богом> (даже при некоторой агитпроповской ходульности и упрощенности положительных
персонажей... вполне позволительных для субжанра коммунистической утопии) и "Возвращение
со звезд" -- вещи, равных которым пока никто не написал... вернее, может, кто-то и написал,
но мы об этом уже никогда не узнаем, поскольку произведения такого уровня и такого нравственного
заряда уже никто не опубликует и не издаст -- слишком уж не те стали в нынешней российской
и всемирной фантастике тенденции, критерии и вкусы... после того, как наша дорогая, горячо
любимая перестройка наконец-то преподнесла нам, как на блюдечке, полнейшее и неожиданное,
на хрен, раскрепощение слова и плоти.
Что для фантастики стало смертью. Смертью после, как принято выражаться, тяжелой и
продолжительной болезни, начавшейся в конце 80-х годов, когда капитализм открыл шлюзы
для всякого и всяческого дерьма во всех сферах жизни, и литература не оказалась исключением,
но если поэзия и высокая проза сумели достойно выдержать этот удар, сохранить лицо, не
посрамить честь флага и не погрязнуть в мерзости, то фантастика ушла в глубокий нокаут,
из которого ей, как теперь уже стало очевидным, никогда не подняться.
Что на первый взгляд выглядит совершенно необъяснимым, поскольку если в странах загнивающего
капитализма фантастика наряду с дамскими романами и порнушкой всегда занимала очень скромное
место дешевого бульварного чтива для домохозяек и коммивояжеров, то на громадных территориях
бывшего Советского Союза ей, в прошлом действительно всенародно любимому жанру, был предоставлен
Богом и Историей воистину небывалый шанс -- шанс на третий, теперь уже однозначно стратегический
прорыв. И все, что тогда, на острие эпох, требовалось от кэлээфа, в одночасье получившего
в полное свое распоряжение широчайшие возможности бывших советских издательств, это вспомнить
и хорошенько намотать на ус здравую рекомендацию одного из эпизодических персонажей Максима
Горького: "Никита, Бога не забывай!"
Именно этого кэлээф и не сделал, лишний раз продемонстрировав миру гнилость и ублюдочность
пресловутого человеческого фактора, всегда способного угробить на корню самые многообещающие
возможности и самые эпохальные перспективы.
Так и произошло -- лидеры движения, едва подсев на хлебные должности в издательствах
и безграничную жилу коммерческой беллетристики, тут же уверовали в собственную гениальность
и непогрешимость, преисполнились чувством собственной значительности и гордости за собственные
неоценимые заслуги, возжелали почета, славы, лавров, аплодисментов и фанфар, потребовали
уважения и преклонения окружающих и... в результате начали отбирать для публикации произведения
не по принципу художественных достоинств, а по принципу личной верноподданнической преданности
авторов лично им, новым хозяевам фантастической жизни, и вот таким, на протяжении тысячелетий
многократно проверенным успешным способом довольно быстро сползли в банальные нравы восточных
сатрапов времен рождества Христова, французских королей времен первых революционных ситуаций
и партийных бонз времен заката социалистического строительства. А то, что именно эти нравы-то
и служили всегда в истории первейшей и главнейшей причиной крушения несокрушимых, казалось
бы, государственных строев, политических систем и финансовых империй, им было то ли невдомек,
то ли до фонаря.
Результат оказался катастрофический -- кэлээфовские холуи помельче рангом охотно приняли
вполне привычные и знакомые еще с советских времен правила игры, охотно ударились во внутрикэлээфовские
интриги и, потакая капризам и симптомам бреда величия новых безграничных властителей книжного
мира, сменивших на этом вдохновляющем месте третьих секретарей обкомов КПСС, вполне добровольно
установили такую систему внутренних взаимоотношений, при которой публикации и издание
книг нужно было не заслужить трудом и талантом, а выклянчить или завоевать путем многоходовых
комбинаций, подпаивания всех, кого только можно подпоить и подсиживания всех, кого только
можно подсидеть.
Прозорливых, ответственных и мужественных личностей, которые смогли бы предвидеть
близкий и совершенно обвальный крах жанра, неравнодушных к его судьбе и способных встать
стеной на пути очередных комиссаров очередной партийной организации и очередной партийной
литературы, в кэлээфе не нашлось.
Финал закономерен в русле древней, как мир, истины: люди, обладающие даром интриганства,
НИКОГДА не обладают даром творчества, никогда не обладают способностью создать произведение
высокого нравственного содержания, то есть -- холуям, лакеям и прохвостам не по
силам достичь катарсиса, и по состоянию дел на сегодняшний день из всех фантастов
мира и страны катарсиса в своем творчестве стараются достичь и достигают лишь члены творческой
группы "Фантастика Башкортостана" -- далеко не первый и, уверен, далеко не последний в
истории всемирной литературы случай, когда литературная столица мира перемещается в российскую
глубинку.
Но от Уфы до Бога высоко, до издательств далеко, вот и заполонила прилавки магазинов
та самая безыдейная писанина, о которой нас предупреждала еще газета "Правда" в пору своего
могущества и расцвета, все правильно, все логично -- настоящий писатель всегда обладает
гордостью и никогда не склонен к лизоблюдству, потому-то и канули в неизвестность несколько
действительно интересных авторов (в том числе единственный в ту пору реально перспективный
уфимский фантаст Андрей Борецкий), опубликованных в первых сборниках фантастики нового
времени еще в те сумбурные годы, потому-то ныне и прет на нас сплошных вонючим потоком
скучнейшая серость, ничего не дающая сердцу и уму, полностью лишенная катарсиса, и единственный
эпизод в нынешней фантастике, который действительно достиг катарсиса на хорошем, добротном
уровне, представляет из себя, к сожалению, лишь нагло слямзенный и в ухудшенном и растянутом
виде всунутый Сергеем Лукьяненко в его повесть (пышно поименованную "романом") "Рыцари
сорока островов" блокадный дневник ленинградской школьницы Тани Савичевой, что, следует
признать, имеет как минимум некоторое популяризаторское значение -- и на том спасибо.
Вот этим мы, любители настоящей фантастики, нынче и пробавляемся - читаем навязываемую
нам узким кругом страшно далеких от народа центровых кэлээфовцев лабуду и говорим "спасибо"
за более-менее удачные ремейки из прошлого. Поскольку больше благодарить не за что, и
совершенно нет оснований удивляться ни тому, что в любом книжном магазине, куда ни зайди,
возле всех стеллажей, включая стеллажи с поэзией, всегда столпотворение и только возле
стеллажей с фантастикой никогда никого, кроме иногда меня, ни тому, что на старейшем фестивале
кэлээфа "Аэлита" в Екатеринбурге, в прошлом собиравшем тысячи участников со всего СССР,
не исключая Прибалтику, Среднюю Азию и Дальний Восток, не говоря уж о всяких там украинах,
в последние годы участников набирается сотни две, и даже мощный прошлогодний десант питерского
кэлээфа на единственный все еще массовый и при этом имеющий некоторое отдаленное отношение
к фантастике фестиваль ролевых игр "Зилант" в Казани с очевидной целью изучить возможности
рекрутирования на этой обширной человеческой базе новых апологетов жанра никакого положительного
результата не дал.
И не мог дать, поскольку питерский кэлээф в данном случае повторил ошибку замечательного
персонажа Леонида Соловьева в его "Повести о Ходже Насретдине" -- выбрал, образно выражаясь,
не тех собеседников -- "кувшин и туманного старика"...
вместо Бога.
Не апологетов ведь надо искать, а думать о Прекрасном, стремиться к Прекрасному, всеми
силами утверждать, продвигать или, как сейчас выражаются, промоутировать идеалы Прекрасного,
и тогда апологеты и фанаты появятся сами собой.
Поскольку тяга человека к Прекрасному неистребима, и в какой бы мерзости, подлости,
грязи и разврате он ни утопал, в недрах его души всегда горит искра Божьего огня, освещающего
путь к доброте, благородству, чистоте и величию помыслов и стремлений, к Прекрасному.
А у нас в литературе Прекрасное называется катарсисом, и только та литература, которая
отвечает самым лучшим и светлым чаяниям человека, независимо от жанра, будь она хоть трижды
обозвана фантастикой или дамским романом ("Воскресенье", вообще-то, ведь тоже дамский
роман!) имеет шансы на настоящий успех.
Ибо человек -- не зверь!
Ибо, обращаясь к литературе и искусству, ищет он в них созвучия живущей, пульсирующей
в глубине души его древней, генетически унаследованной жажде справедливости и добра, трепетному
стремлению к Свету.
И лишь при условии, что душа российской фантастики, опять же образно выражаясь, повернется
лицом к душе человека, если сможет она зазвучать в унисон и в резонанс с душой человека,
былая слава и доблесть жанра получит -- теперь выражаясь поэтически, в рифму -- шанс на
ренессанс, еще один единственный и воистину окончательный и последний шанс -- ведь не
более полушага осталось фантастике до полного провала, полной утраты всех позиций в литературе,
полного устранения из активной духовной жизни страны и общества и стремительного, неизбежного,
безнадежного падения в сегмент дешевого чтива, где она, с ее никчемными космическими "стрелялками"
в духе Гарри Гаррисона, с ее нудными бухгалтерскими описаниями "иных миров" в духе Толкиена
и с ее бессмысленной скучной клоунадой в духе капитана Джека Воробья займет достойное
и однозначно заслуженное место в дощатых деревенских туалетах (в городских-то туалетах
имеются телевизоры и туалетная бумага, там есть чем поразвлечься и чем подтереться) среди
"анжелик" и "эммануэлей" (коих я видел в сортирах башкирских аулов собственными глазами!)
на самых-самых задворках литературной вселенной, куда ее радостными объединенными усилиями
под чутким настойчивым руководством наиболее одиозных фигур все сталкивает и сталкивает
пришедший к власти кэлээф и где, судя по всем признакам, ей при самом лучшем раскладе
-- если выживет! -- суждено использоваться не предусмотренным фантазией фантастов образом
вплоть до Страшного Суда.
Скажем "аллилуйя"!
1 Стивен Кинг. "Талисман"
2 НТР -- научно-техническая
революция
3 КЛФ -- клуб любителей фантастики
|