Челябинский глобус. Титульная страницаИз нашей коллекции

  Фестивали

Театральные опыты '2000

 
КЛАСС ЭКСПРЕССИВНОЙ ПЛАСТИКИ Г.АБРАМОВА

Единственный спектакль, который был показан на фестивале трижды, -- "Дармоеды". Но он того заслуживал.

Сцена из спектакля Сцена из спектакля

Экспрессивная пластика -- что это? А точнее КАК это? Скорее всего, это вид театрального искусства, в котором основным средством выражения являются интонации тела и речи. Это "чистое", архаическое искусство, зародившееся в недрах человеческой истории. Это -- искусство, освобожденное от слов и вещей. Здесь безраздельно властвуют лишь чувства, необузданная природа человека. Те немногие предметы, которые используются в спектакле, не живут своей жизнью, не имеют утилитарного значения. Сеть, медный таз, мяч и т.д. -- символы единения и раздора, подчинения и власти, это посредники между людьми, воплощение человеческих стремлений.

Сцена из спектакля Сцена из спектакля

Сам жанр спектакля, в котором отсутствует вербальное, опосредованное словом общение, предполагает обращение к бессознательному человека, к этому хранилищу "темных", неведомых и непознаваемых природных сил. Поэтому спектакль завораживает и притягивает бесконечностью смыслов: смысл режиссера, смыслы, вкладываемые актерами и, наконец, смыслы, прочитанные каждым из зрителей.

Ирина Элл

В "ОСОБНЯКЕ"

Сэмюэл Беккет -- драматург театра абсурда, автор "Счастливых дней", "прожитых" актерами театра "Особняк" из Петербурга в рамках фестиваля "Театральные опыты - 2000". Сами представители этого направления -- Эжен Ионеско, Сэмюэл Беккет -- отвергали термин "театр абсурда". Ионеско говорил, что "вернее было бы назвать то направление, к которому я принадлежу, парадоксальным театром, точнее даже -- "театром парадокса". "Мы - я, стали показывать мир и жизнь в их реальной, действительной, а не приглаженной, не подсахаренной парадоксальности, вернее трагичности", "┘ вот отсюда, из самой этой жизни человеческой, и родился наш театр".

Жизнь абсурдна, но от человека зависит, каким смыслом он ее наполнит. На протяжении всего спектакля мы наблюдаем два варианта миротворения. Один из них -- вариант героини, которая расцвечивает каждый миг своей трагической, полной нереализованных желаний жизни. Другой -- бессмысленный, "растительный" -- вариант героя.

Но главная тема спектакля -- человеческое одиночество. Два человека, находясь в одном пространстве, "общаются" друг с другом: по сути, это монолог героини, который лишь изредка прерывается звуками-междометиями второго лица, присутствующего, но не участвующего в ее жизни. На протяжении всего спектакля Она философствует, размышляет о жизни, обращаясь к мужу, заранее предчувствуя, что ответа не последует.

Ощущение одиночества усилено сценографией. В первом действии перед нами двухсторонний "диван-агрегат", своего рода комбайн, который выполняет множество операций. Со стороны зрителей это стол, замыкающий героиню в узкое пространство с многочисленными кухонными принадлежностями: мясорубкой, кофеваркой, электроплиткой, мойкой для посуды. Все эти предметы -- не продукт умелых рук бутафора, а вещи, позаимствованные из реальной жизни. Используя их, актриса готовит на глазах у зрителя гренки и кофе мужу, спящему за спинкой того же самого дивана в своем, ограниченном телевизором, мире.

Во втором действии режиссер Владимир Михельсон делает еще одну попытку размыть границы между театральной действительностью и жизнью. Он погружает зрителей в происходящее, разместив их на сцене вокруг стола и предлагая им котлеты, приготовленные актрисой в первом действии. Здесь уместно вспомнить закон театра, сформулированный А.П.Чеховым, о непременном выстреле из ружья во втором действии, если авторы спектакля помещают его на стену в первом.

Спектакль завершится, но это -- лишь фрагмент нашего бытия, и вопросы, поставленные драматургом и режиссером, потребуют разрешения в реальной жизни реальными нами.

Светлана Ли